Итак, эвакуирован из Москвы Первый государственный подшипниковый завод, мощности которого должны были разместиться в Куйбышеве. Эвакуации подлежали не только станки и оборудование завода, но и его рабочие вместе с семьями и личными вещами. Все эвакуированные в Куйбышев заводы должны были разместиться на Безымянке. Эвакуированный московский ГПЗ-1 не должен был стать исключением.
Для того чтобы понять всё то, через что прошлось пройти работникам завода, осваиваясь на новом месте, обратимся к книге Надежды Волковой «Как мы жили в советское время». Книга издана в 2002 году и хранится в фондах краеведческого отдела самарской областной универсальной научной библиотеки. Многие моменты мы процитируем,, многие — перескажем дословно.
Работников всех эвакуированных в Куйбышев заводов временно поселили в здании вокзала станции «Безымянка». Вокзал сохранился и продолжает функционировать в наши дни. Здание вокзала весьма небольшое, хотя, в те годы, когда строилась Самаро-Златоустовская железная дорога, вполне отвечало тогдашнему пассажиропотоку. Здесь раньше было поле, а ближайшие дома находились достаточно далеко от станции. Но потом вокруг станции «Безымянка» разрослось небольшое поселение. Представить то, как в таком маленьком вокзальчике могли разместиться эвакуированные рабочие и члены их семей не представляется возможным. Вещи эвакуированных хранились неподалёку от здания вокзала, в общей куче.
До последнего не было ясно: останется ли ГПЗ-1 на Безымянке, либо его мощности будут размещены в городе.
Утром на машине нас и несколько других семей повезли в Линдов городок. Перед отъездом мама с бабушкой сбегали опять к вещевой куче, и нашли последние 2 чемодана. Это просто невероятно, что всё нашлось! Бабушка усиленно молилась Богу. Без Его помощи такое не могло произойти.
Далее следует описание Линдова городка. Автор описывает его как бывший военный городок, расположенный на окраине Куйбышева, между Семейкинским (в настоящее время — Московским) шоссе и улицей Мичурина, протянувшийся до проезда (ныне проспекта) Масленникова. То есть, военная застройка не ограничивалась нынешней улицей Луначарского, а ещё 2 квартала (от улицы Луначарского до улицы Артиллерийской и от улицы Артиллерийской до проспекта Масленникова) ранее были застроены военными казармами. За глухим дощатым забором располагалось несколько трёхэтажных казарм из красного кирпича и много одноэтажных конюшен и складских помещений. Попасть на территорию можно было через проходную.
Эвакуация заводчан происходила в несколько этапов. Каждые 2 — 3 дня в Куйбышев уходили составы, часть людей и оборудования отправили на баржах по Волге. 8 сентября первый эшелон москвичей прибыл в Куйбышев. На месте их уже встречали руководители комиссии, выбиравшей место дислокации завода — Федор Дорофеев, Николай Икрянистов и Николай Першиков. Они показывали, какому цеху где располагаться. Последних эвакуированных привезли в ноябре 1941 года.
В тех же зданиях, в которых размещалось производство, селились эвакуированные рабочие с семьями. Но жить заводчане на территории Линдова городка должны были временно, поскольку все постройки на этой территории предназначались для станков и оборудования завода, а не для семей. Жили заводские рабочие со своими семьями как в казармах, так и в конюшнях.
Вот так автор описывает быт в конюшне:
Нам выделили место в конюшне. Целое отдельное стойло! Это была классическая конюшня – посередине, вдоль здания, проход, а по обе стороны от него – стойла с деревянными перегородками и маленькими оконцами на улицу. Пол был наклонный, чтобы моча лошадей стекала в канавку. Кругом полумрак и запах навоза, настоянный десятилетиями. Мы принесли несколько досок, положили их на пол, на них – сено, которого было много в конце коридора. Сложили в угол вещи и, не раздеваясь (помещение не отапливалось) легли на сено и крепко уснули, не обращая внимания на шум и плач детей в соседних стойлах.
А вот как жили люди в казармах:
В казарме на первом этаже шла установка станков, несколько из которых уже работали. А на втором и третьем этажах временно жили люди. Наш второй этаэж был одним большим залом – типичная спальня в казарме. Посередине был оставлен проход, а слева и справа от него каждая семья отгораживала себе «комнату» с помощью одеял и простыней, повешенных на верёвку. В таком зале размещалось более 100 семей. У всех были только мягкие вещи и никакой мебели. Нас назвали «буржуями», когда мы появились с диваном и столиком в виде ящика. Место нам досталось в углу у окна. Все стремились разместиться в середине зала – там было теплее и меньше дуло. Зато у нас было спокойнее: соседи только с одной стороны.
Конечно, в казарме было лучше, чем в конюшне: было светло – днём и ночью горел свет; сухо и теплее, но не от отопления (батареи были холодные), а от скопления людей. На этаже работало 2 «титана» — что-то вроде электрических чайников литров на 20 каждый. Но горячую воду брали только для питья. Помыться по-прежнему было негде. Еду готовили на улице на кострах, а мы – в своём самоваре.
Но работа на заводе — это не только производство и жильё, но и элементарные человеческие потребности: в пище, одежде, здравоохранении. А с этим было туго. Вот несколько цитат о питании:
Проснулись под вечер, видимо, от голода. Мама пошла в Штаб заводоуправления, а бабушка вытащила из сундука самовар. Во дворе всем на зависть мы вскипятили в нём воду, хотя самовар был без трубы. Вскоре пришла мама. Ей выдали бесплатные талоны до конца месяца на обед в заводской столовой, но только на одного человека, в соответствии с принципом социализма: «Кто не работает – тот не ест». Мама схватила трёхлитровый бидон и побежала в барак, где разместилась столовая. Вернулась она со щами, которых ей налили в бидон не один половник, а целых полбидона! Или поварихи были добрые, или мама их разжалобила, или потому, что уже ничего не было на второе – всё равно это был неожиданный подарок. Мы устроили пир, потому что нам далее ещё грамм 400 чёрного хлеба. Но ещё раз попробовать мамин обед нам не пришлось. У большинства работников завода дома были голодные дети и их родители. Поэтому они хотели унести свой обед или его часть домой. А администрация завода понимала, что голодный работник много не наработает, поэтому осуществляла принудительное кормление, — запрещала выносить еду из столовой. И всё же, маме иногда удавалось принести нам то кусочек хлеба, то яйцо, то печенье. А вот карточки на хлеб и на продукты на всех четверых нам выдавали сразу же.
Нормы отпуска хлеба выдерживались даже в самое трудное время. Качество хлеба в 1941 – 1942 годах было низкое. Хлеб выпекали только чёрный, в формах, так как от различных добавок он растекался в печи. Основная добавка – картошка. Разрежешь кирпичик, а срез чёрный, липкий, с белыми картофельными горошками. И очень тяжёлый – кирпичик весил более 2 кг.
А нормы остальных продуктов реально были в 2 раза меньше. К тому же, «мясо/рыба» ограничивалось только рыбой, «масло» — только растительным маслом, а «сахар» — патокой или «живым сахаром» — жёлтым, неполностью очищенным до конца сахаром, который не держался горочкой, как белый, а растекался по поверхности, за что и прозвали его «живой сахар».
Продукты привозили раз в декаду (10 дней).
А вот хлеб нужно было «отоваривать» каждый день. За вчерашнее число хлеб не отпускали, а на завтрашний талон иногда давали, если было достаточно хлеба и очередь не возражала.
Далее описывается классическое посещение магазина, размещавшегося здесь же, на территории Линдовского городка. Огромные очереди с талонами на продукты собирались ещё задолго до открытия магазина. Каждый норовил попасть в магазин без очереди, ведь кушать хочется каждому: и заводчанину, и его родителям, и его детям. Для усмирения подобной «наглости» при открытии магазина на крыльцо выходил охранник и сначала требовал разойтись, угрожая пистолетом, а потом стрелял в воздух, «очищая» проход в магазин. Вполне возможно, что были и случаи стрельбы по толпе.
Далее приведём цитату о здравоохранении того времени:
Но мы потихоньку простывали. Сначала стали шмыгать носом, а потом у Леонида поднялась температура. Лечить было нечем, его растирали спиртом, который по маленькому пузырёчку приносила мама с работы. Скоро у него появился сухой кашель и в груди стало хрипеть. В заводском медпункте детей не принимали, но маме удалось уговорить главврача осмотреть ребёнка. Чтобы не было прецедента для других, заведующая сама пришла к нам в конюшню. Врач сразу же определила, что это воспаление лёгких, выписала какие-то порошки и велела ставить горчичники и компрессы. Мама заплакала: «В этой сырости ничего не поможет!». Врач согласилась и обещала что-нибудь придумать. Больничного маме не выписала, поскольку за ребёнком могла ухаживать бабушка.
Но даже в самых суровых условиях люди умудрялись налаживать быт:
А дальше события развивались так: пошли дожди со снегом, ветер гулял в конюшне, всё отсырело, одежда после выхода на улицу не сохла. На улицу мы ходили за продуктами, а, также, чтобы найти что-нибудь в строительном мусоре для дома. Конюшня была в конце заводского двора и туда отъезжающие из городка военные свалили то, что не смогли увезти с собой – поломанную мебель, ящики, какие-то бумаги и металлолом. Мы с бабушкой отыскали какой-то ящик, похожий на кухонный стол, и принесли его в наше стойло. Бабушка отремонтировала хромую табуретку и т.д. Но самой ценной находкой была спинка от дивана, на которой стал спать Леонид. Последующие поиски привели к тому, что нашлось и основание (сидение) этого дивана, и не очень продавленное. Это была роскошь, о которой мы и не мечтали! Я набирала в мусоре много листков от перекидных календарей, на обратной стороне которых рисовала, сидя на диване.
Эвакуированные станки и оборудование завода нужно было разгружать и доставлять на новую территорию. Разгружать оборудование и станки было сложно. На путях тогда имелся всего один паровой пятитонный кран, поэтому большую часть станков и другого оборудования пришлось разгружать вручную. Но несмотря на это обстоятельство, вскоре рабочим удалось запустить 2800 станков. Впрочем, все производство в Линдовом городке не поместилось. Часть оборудования по изготовлению конических подшипников разместили на Безымянском железнодорожно-ремонтном заводе «САЖЕРЕЗ», ставшим филиалом 4-го ГПЗ.
Подшипниковый завод, размещавшийся на территории Линдова городка развивался каждый день. Вводились в эксплуатацию новые станки. Для их работы требовалось много электроэнергии. Временно для выработки электричества использовались списанные паровозы. Но проблему электроснабжения нужно было решать другим путём.
По мере того, как запускались станки, электроэнергии заводу стало не хватать. Старому Линдову городку требовалось мало электричества, только на освещение. Чтобы обеспечить завод энергией, надо было проложить высоковольтный кабель от ГРЭС. Для этого надо было вручную выдолбить в мёрзлой земле траншею длиной 4,5 км. Каждому цеху отвели свой участок трассы и каждый рабочий должен был отработать на своём участке. Мамин участок был на улице Осипенко. Я ходила иногда к ней и видела, как сначала на намеченном участке разжигали костры и оттаивали промёрзшую сверху землю, а потом били ломами и кувалдами, вбивая в землю стальные клинья и потихоньку выгребая из ямы грунт.
У многих не было тёплой одежды. Поэтому партком (а может, и профсоюз) достали где-то вагон воинского обмундирования (а может, осталось от уехавших из города военных), и стали раздавать его нуждающимся. Как его делили – не известно. Но маме достались шапка-ушанка и ботинки с обмотками. Кому-то достались телогрейки или стёганые брюки.
Решение проблемы энергоснабжения завода означало увеличение производственных мощностей. А оно, в свою очередь, сулило приход новых сотрудников. Следовательно, возникала проблема нехватки жилья.
Скоро стали прибывать на завод тысячи подростков. А где их поселить? Началось интенсивное строительство бараков вокруг Линдова городка. Например, прекрасный ныне сквер вдоль Московского шоссе от Клинической больницы до улицы Революционной был разбит на месте десятков бараков, которые не имели ни водопровода, ни канализации, ни центрального отопления – только нары в 2 этажа и буржуйки в каждой комнате.
Новые сотрудники — подростки — отрывались от семей и направлялись на заводы. Для того, чтобы новые сотрудники, которые не имели и малейшего представления о заводе и технологическом процессе, смогли приступить к своим трудовым обязанностям, их необходимо было обучить.
В 1941 – 1942 годах директор и партком постановили, что каждый работник на своём рабочем месте должен стать наставником и учителем для 2 – 3 подростков. То есть, обучать и воспитывать и в то же время выполнять свою рабочую норму. Учебный комбинат организовали лишь в 1943 году.
Больше рабочих на заводе — больше станков. Пришла пора освобождать верхние этажи казарм временно проживающим здесь рабочим со своими семьями. И вновь вопрос жилья становился открытым.
Жилья на всех не хватало. Под давлением эвакуированных заводов горком партии принял решение об «уплотнении» коренных жителей Куйбышева. Была произведена ревизия городского жилья и если площадь в квартире была больше 4 – 5 кв. метров на 1 человека, то подселяли эвакуированных.
Вот так жили и работали люди, члены семей которых трудились на подшипниковом заводе в Куйбышеве, эвакуированном на время Великой Отечественной Войны из Москвы. Эти суровые условия определили характер всего государственного подшипникового завода №4, который потом станет мощнейшим предприятием отрасли, выпуская 20% подшипников СССР по количеству и 40% подшипников СССР по номенклатуре.